|
|
Портреты
ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ У КАФЕДРАЛЬНОГО РУЛЯ
Автор: Марина КАРАСЕВА Город
: Moscow Страна : Russia
Страницы
:
1
::
2
«Многие из нас родились в прошлом веке, а некоторые даже в первой его половине», — как-то раз, лукаво усмехнувшись, сказал наш завкафедрой на очередной кафедральной неформальной «тусовке».  Глядишь на самого Александра Сергеевича, вспоминаешь многочисленные (неугасающие) народные восклицания в стиле: «Ах, какой красивый у вас ректор / министр» — и понимаешь, что эта его фраза и поныне звучит… не так чтобы кокетливо, но все же… чуть «понтово». Хотя, в определенном смысле, всем нам из числа профессорско-преподавательского состава, при хорошем «звездном раскладе», уготован постепенный переход в кафедральные патриархи, по крайней мере, в сознании молодежи (о пенсионном отдыхе консерваторские педагоги, как известно, чаще всего и не помышляют). Так что, пожалуй, патриархом можно уже назвать и самого АС.
АС (раскрою мелкий производственный секрет) – это аббревиатурное именование нашего ректора, которое ныне частенько используется сотрудниками консерватории1 в рабочей имейл-переписке. Тут понимай как хочешь: то ли официальное «Александр Соколов», а может, уважительное «Александр Сергеевич», ну, или просто констатационное – «Ас». Вне зависимости от скандинавской космогонии. Мне оно нравится, потому я позволю себе использовать этот «никнейм» в своем дальнейшем повествовании, тем более что сам Александр Сергеевич Соколов об этой своей именной аббревиатуре давно осведомлен.
Заведующим кафедрой теории музыки АС стал пятнадцать лет назад, осенью 1996 года, сменив на этом посту уходящего с него (по причине возрастного лимит-фактора – достижения семидесятилетия) Е. В. Назайкинского. Событию тому предшествовали типичные для общественного кафедрального темперамента того времени (и шире — «диалектического» темперамента всей страны) «лагерные» споры на манер того, «кто с кем и против кого дружит». Помню, как еще весной того года в коридоре второго корпуса консерватории одна из многоуважаемых кафедральных дам «отловила» меня, еще молодого «педагога в законе» (то есть штатника), пытаясь внушить, что приход Соколова в кафедральную власть не сулит никому ничего хорошего. (Я, правда, так и не поняла с ее слов, что именно могло произойти при таком исходе дел). Сама я была тогда достаточно (и принципиально) далека от внутрикафедральных «разборок», кроме того, «страшного Соколова» я почти не знала, так как по анализу музыкальных произведений училась у другой бригады аналитиков. Иногда, присутствуя на заседаниях кафедры, я видела, как АС, время от времени покидая свой проректорский кабинет, заходил к нам посреди заседания в девятый класс — посидеть-послушать. А также, наверное, присмотреться. Так и присматривались: он к нам, мы к нему. Над всем этим, казалось, повисла некая появленческая интрига — немного сродни оперно-лоэнгриновской.
Опасения у членов кафедры, как я сейчас понимаю, могли быть, прежде всего, связаны с тем, что АС должен был явиться нам в образе заведующего кафедрой как бы нисходя, а именно: с ректоратских верхов (одновременно сохраняя за собой должность проректора по научной работе). Неудивительно, что в этом случае у некоторых коллег мог включиться десятилетиями вырабатывавшийся национальный рефлекс (неизжитый в масштабе страны и сегодня): бояться и пафосно не любить своих начальников.
Определенным опасениям могло способствовать и то «отягчающее обстоятельство», что ранее, в восьмидесятые годы АС занимал пост секретаря партбюро консерватории. Консерваторский партком располагался в огромном кабинете (там, где сегодня находится Научно-исследовательский центр музыкально-информационных технологий, именуемый в народе по старинке — ВЦ2). Мне, как и многим другим студентам, почему-то всегда хотелось обойти этот кабинет стороной. Нет, не в связи с чем-либо, а просто так, на всякий случай. Это еще был период, когда от одного слова парторг в душе стабильно возникал континентальный перепад температур3. Те мои консерваторские коллеги, которые были ближе к деятельности парткома, рассказывали потом мне, что на самом деле жизнь там текла очень даже живо и весело. Возможно, просто я, как и остальные сторонние, реагировала, прежде всего, на Символ Власти. И символ тот вызывал устойчивую аллергическую реакцию. Из песни слов не выкинешь: такое было время, и неоднозначность его стоит учитывать хотя бы логически — тому, кто сегодня лишь читает про него.
И все же «инаугурационный день» настал (если мой тогдашний еженедельник-планнер не ошибается, это было 13 сентября). Не знаю, как другие мои коллеги, но я тот день запомнила очень хорошо: то был день снесения стереотипов. Очередное заседание кафедры было почему-то назначено в помещении того самого ВЦ, который оказался наследником парткомовского класса. По какой-то причине опоздав на начало заседания, я осторожно проникла в дверь и, первым делом, получила в руки... пластиковый бокал с шампанским. Чествовали Евгения Владимировича Назайкинского, поздравляя его с семидесятилетним юбилеем, а он, в свою очередь, торжественно передавал бразды правления нашему новому «хозяину» — своему бывшему ученику. Тот, в свою очередь, непринужденно рассказывал какие-то милые истории из жизни самого Евгения Владимировича, причем истории эти никаким образом не были связаны с теорией музыки.
Шампанское в консерватории? На заседании кафедры, где испокон веков все было только официально-чинно и, в соответствии с неписаными протоколами времени, даже несколько церемонно? В том помещении, где, по еще неугасшим воспоминаниям большинства из присутствующих, некогда располагалось То самое? Все это укладывалось в моей голове с трудом. Уже позже я поняла, что АС тогда как заправский психотехнолог просто-напросто решил устроить всем нам «переякорение пространства», создавая и закрепляя новые позитивные сенсорные якоря на старых объектах. А ведь, ни дать ни взять — классическое НЛП4 «и никакого мошенства»!.
С этого времени, можно сказать, настала на кафедре иная жизнь. «Переякорение» коснулось всей структуры нашего кафедрального общения. Так, постепенно повелось коллективно отмечать юбилейные даты членов кафедры. Отмечать не просто вручением букета цветов и прообраза «бронзовой лошади», а теми же веселыми посиделками, полустихийно создаваемыми после самих научных заседаний. Не упускали, как правило, возможности отмечать и разного рода общероссийские праздники. А иногда просто без всякой красной даты календаря вырывались «на пленэр», коим служили дачи некоторых членов кафедры. Там АС был уже ответственным лицом за доведение до нужной кондиции шашлыка, а мы все занимались подготовкой овощей и фруктов к их должному употреблению в качестве закуски. А еще гуляли в лесу и играли в бадминтон. С АС, правда, играть было не особо интересно — по причине полной предсказуемости финала: как ты не прыгай, он все равно загасит воланчик с высоты своего роста, да еще с такой силой, что отбиться невозможно. А в поддавки играть он как-то не догадывался…
Во второй половине 90-х годов у меня появилась возможность фиксировать все эти наши веселые кафедральные мероприятия не только на фотопленке, но и с помощью видеокамеры. Так, мало-помалу сформировался тот видеоархив, который, на сегодняшний день, думается, уже представляет значительную историко-культурную ценность, поскольку содержит множество артистических выступлений, творческих придумок и просто интереснейших рассказов наших ведущих музыковедов (многие из них, к великому сожалению, остались теперь только в нашей памяти и в кадре…).
Иногда, собираясь вместе, мы с коллегами смотрим фотографии и видеофрагменты записей прошедших лет. На этих кадрах видно, в том числе, и то, как преображались члены кафедры, постепенно выползая из «чешуи чопорных теоретиков» (каковыми их «по умолчанию» привыкли считать окружающие): вот они, отмечая наступление очередного Нового или Старого нового года, уже сочиняют поппури, импровизируют на рояле, играют на гитаре, распевают легкомысленные романсы, устраивают капустники, декламируют стихи собственного сочинения, поют хором и танцуют до упаду.
В этих неформальных встречах мы не только узнавали друг друга лучше — создавалось то, что можно назвать внутрикафедральным единством. Постепенно будто бы сами собой прекратились межличностные конфликты, которыми в прежние времена наша кафедра славилась на всю консерваторию и даже за ее пределами. Научные дискуссии и споры остались — а «клановые» «идеологические» междоусобицы ушли. Думаю, кстати, что произошло это не только благодаря грамотному руководству кафедрой: тогда уже, считай, утекали остатки той эпохи, которая продуцировала конфликтность в качестве ценностного смысла жизни («кто не с нами — тот против нас») и провоцировала умных и интеллигентных людей на поддержание противостояния как образа жизни.
1. Признаюсь, с моей подачи: как советнику ректора мне приходится постоянно курировать ряд областей консерваторской деятельности, так или иначе связанных с фигурой ректора и упоминать его имя во внутренней деловой переписке.
2. Вычислительный центр.
3. И это, между прочим, при всем том, что я сама была отнюдь не выключенной из общественной структуры тогдашней жизни: в мерзляковском училище я была секретарем ВЛКСМ теоретического отделения, а в консерватории — комсоргом курса.
4. НЛП (нейтро-лингвистическое программирование) – область практической психологии, получившая распространение в России с середины 90-х годов ХХ века.
Страницы
:
1
::
2
|
