|
|
Диалоги о культуре
А.К.ВУСТИН. МИР МУЗЫКАЛЕН САМ ПО СЕБЕ
Автор: (Интервью, данное А.А.Амраховой.) Город
: Moscow Страна : Russia
Страницы
:
1
::
2
::
3
АА: Попытаюсь объяснить, почему меня столь заинтересовала Ваша мысль о том, что Вы представляете образ целого произведении: ведь получается так, что, пусть расплывчато, но конструкция как бы «сидит» уже в этом образе. Не свидетельствует ли это о том, что сами синтаксические формы имеют образность? Лингвисты сегодня об этом говорят с уверенностью. Эксперимент Щербы с «Глукой куздрей» – был один из первых звоночков о том, что существуют какие-то порождающие смыл конструкции, независимые от значения слов. И в музыкальном языке это не просто интонации, но какие-то композиционные модели, которые существуют именно до организации, до непосредственного процесса «написания» музыки.
АВ: Наверное, я с этим соглашусь. Сошлюсь опять-таки на Платона, которым в последнее время очень увлечён: моделей - первоначальных элементов - не так много, совершенных геометрических фигур, например, - только пять. И это меня не пугает, наоборот, только радует. Ведь важно, что они порождают бесчисленные варианты и огромное разнообразие мира. Это относится и к духовному, и к видимому миру. Модели действительно есть, а видимые или слышимые они – это разделено лишь нашими органами чувств. На самом деле – это что-то одно. Может, этот симбиоз определяет связь между зрительным восприятием и элементами программности в музыке. Само это единство вызывает к жизни какие-то авторские ассоциации, хотя, повторю, сами по себе эти образы музыкальны.
АА: А как Вы относитесь к идее «индивидуальных проектов»? Существует такая точка зрения, что у сериалистов, например, каждое произведение – неповторимо в композиционном отношении.
АВ: Одно другое не оспаривает. Я согласен, как и всякое живое существо, любое произведение неповторимо. Но любое живое существо остаётся, тем не менее, живым существом в силу каких-то определённых признаков.
АА: Но у П.Булеза довольно забавно получилось: отказавшись от старых форм – новые-то он не придумал.
АВ: В данном случае более показателен пример К.Штокхаузена, который мне когда-то очень нравился… Недавно я внимательно послушал несколько его последних опусов, и убедился, что это очень традиционные сочинения. Даже более традиционные, чем хотелось бы. Я был очень удивлён. Когда я был более юным, то просто воспринимал саму материю. Сейчас я более отстранённо эту музыку прослушал и понял: Штокхаузен не так велик.
С П.Булезом сложнее. П.Булез – какое-то развивающееся явление. Был у меня период больших сомнений, касающихся бесконечности импровизационного процесса в его опусах Я имею ввиду все эти нескончаемые перетекания, образующие огромные сверкающие «лужи». Но я ознакомился с более поздними его сочинениями, обладающими большей монолитностью, большей энергией…. И понял, что сейчас он стал более «охватываемым». Это мне ближе.
Вообще никогда нельзя отождествлять то, что говорит автор, начиная со А.Скрябина, Р.Вагнера или того же П.Булеза, с тем, что он непосредственно «говорит» через звук. Музыка - это язык, причём более привлекательный для меня, чем естественный. Как говорил Мандельштам, от каждого слова исходит пучок ассоциаций, и слово лукаво, а творчество исключает лукавство. Искусство должно быть очень открытым, в нём должно ощущаться присутствие какой-то прямоты, иначе это не искусство. Творчество исключает двуличность, стремление (даже невольное) забаррикадироваться, или расчёт на то, чтобы понравиться.
Поэтому я верую в творчество, как другой человек верит в высшую силу.
Я написал одно произведение на текст, приписываемый Пифагору, в котором говорится, что о мире, который открылся посвящённому, адепт никогда не сможет рассказать. Поэтому наш разговор очень тяжёлый (улыбается). Я, к сожалению, не обладаю развитым аппаратом говорения. У меня большие пробелы в знаниях. Я шёл по пути творческого нащупывания законов бытия звуковой материи. У меня сама эта материя и является содержанием произведения. И этот процесс для меня нескончаем.
АА: как уживается подобного рода самодостаточность с реалиями непростой жизни творческой интеллигенции, т.е. с тем, что делается вокруг…
АВ: Конечно, мы зависим от того, что делается вокруг. Ведь мы живём в какой-то атмосфере. Такие личности как В.Моцарт и И.С.Бах тоже «произрастали» в определённой атмосфере. Когда выкачивается свежий воздух, и наполняется неизвестно чем – трудно дышать просто. Как сказал Мандельштам
Нельзя дышать»ведь твердь кишит червями,
и ни одна звезда не говорит, но – видит Бог! -
есть музыка над нами!
Понимаете? Уже сейчас это сказать нельзя.
В каждом из нас есть музыка. Но есть ли она над нами? А в 21 году, когда Мандельштам написал эти строки, это можно было сказать. Вот это грустно.
Но это вопрос бытования музыки. А так - внутри себя - я спокоен.
АА: Разговаривая с композиторами, которые начинали свой творческий путь в 60-е годы, я иной раз чувствовала не всегда завуалированную обиду за своё поколение. Существует мнение, что «великолепная четвёрка» на какое-то время заслонила достижения остальных композиторов. А Вы это тоже так болезненно ощущаете?
АВ: Не болезненно. Может быть, в чём-то согласен, но я считаю свою судьбу скорее счастливой. Всё-таки какие-то вещи удалось написать и услышать. И потом, что значит «заслонили»? А.Шнитке как-то сказал: «Сейчас мы открываем имена композиторов 10-20 годов. Кто знает, может быть, мы начнем открывать другие имена – 40-5–хх?» Тогда, когда он это говорил, ХХ век ещё не был «прошлым». Но это очень точно сказано! Столько слоёв в нашей музыкальной культуре! Она хранит ещё много тайн. Наверное, кто-то кого-то заслонил. Ну и что? Мне кажется, что слишком обращать внимание на это не стоит. История, в конце концов, всё проявит. Гораздо страшнее, когда нет воздуха, нечем дышать и нельзя писать.
АА: А у Вас всё это есть?
АВ: Я считаю, что у меня всё это есть. Я удовлетворён, так как знаю свои ресурсы. Я знаю: сколько я могу дать, столько и получаю. Что я отдаю, то ко мне и возвращается. Моя опера, конечно, никогда не будет исполнена… Тем не менее, я чувствую себя счастливым человеком. Я окружён друзьями. Ведь АСМ – это никакая не организация: у нас нет ни счёта в банке, ни структуры какой-то. Это действительно братство людей, полностью доверяющих друг другу в моральном смысле. Мы не завидуем друг другу.
Я бы сказал, что эти отношения выше АСМа. Это вместе прожитая жизнь нашего поколения, людей нашей генерации. Могут пробегать какие-то кошки в отношениях, но потом всё это улаживается в конце концов. Но я чувствую: самое ценное, что есть у меня в жизни - это доверие, понимание моих товарищей.
АА: Расскажите, пожалуйста, как Вы пришли к своей технике?
АВ: По окончании консерватории у меня появилась потребность выйти в какие-то новые сферы. Я чувствовал, что я многого просто не знаю. Мне многое нравилось в нововенской троице, и я хотел добиться того же особого музыкального чувства времени, интонации, пауз, - какой-то плотности событийной. Но совершенно не знал – с чего начать. При этом у меня не было логического объяснения – почему я должен овладевать этой техникой. Тогда я решил действовать от противного: я решил выяснить - смогу ли я, пользуясь этими рядами, написать нечто такое, что меня бы удовлетворяло? И набросал маленькую сонату для 6 инструментов. (Она длится около 6 минут). Результат меня заинтересовал. Причём я старался с самого начала писать не что-то рациональное, а нечто «живое», так, чтобы на первом месте была интонация, интонационная работа. Соната как будто бы получилась. И всё же встал вопрос: а как быть дальше? И я подумал, что, если организуются 12 звуков, то и порядок их следования должен быть организован: их транспозиции - выше, ниже, Таким образом, то, что заложено в самой серии, должно каждый раз воспроизводиться в дальнейшем в ином масштабе. Конечно, в этом ничего нового нет, я Америки не открываю. Когда исчерпывается порядок 12 нот и 11 интервалов, то эта серия, является, по выражению Гершковича, неким 12-звуком. Это некий монолит, а раз это некий монолит, и он берётся в основу всей структуры дальнейшей, то с ним надо так же обращаться, как с одним звуком. Простой ход мысли подсказывает, что расположение этих «двенадцатизвуков» должно быть аналогично расположению 12 звуков внутри самой серии. Каждый первый звук последующей серии должен соответствовать очерёдности. Но тут встал ещё один вопрос: вариантов ротации серии только 4, а не 12. И вот тут я пошёл на авантюру, честно говоря. И этой авантюрой я занимаюсь всю жизнь. Я взял наиболее эстетически меня удовлетворявшее расположение этих вариантов серии. Обозначил их следующим образом: 1234. №1 - оригинал. 1 = P, 2 = ракоходу инверсии , 3 номером я взял ракоход, 4 – инверсию. Первая серия у меня идёт как идёт, вторая серия начинается со второго звука серии, рак у меня начинается с 3 звука, инверсия – с 4. Ещё остаётся 8 проведений, чтобы было 12 «двенадцатизвуков». Чисто эстетически мне понравилась следующая последовательность: 1234, 3142, 2413. Так получилась серия второго порядка.
Короче говоря, некоторое время я занимался игрой в числа, что мне всегда очень нравилось. Честно скажу: я не математик, но эта числовая игра меня страшно увлекала. Я даже на некоторое время отложил ноты. И подумал, что это начало некоторой бесконечности. Ведь серия второго порядка тоже «двенадцатизвук», а коль скоро это так, то она тоже может быть соответственным образом организована. И может быть серией третьего, четвёртого порядка и вообще куда-то в космос улететь.
Почему это стало кредо? В начале это была игра. На основании этой игры появлялись одно за другим сочинения. Охватить всё это невозможно. Каждый раз удавалось достичь чего-то нового. И чем больше получалось произведений, которые дороги моему сердцу и сегодня, тем больше я верил в то, что это музыка, а не просто числовые манипуляции.
Страницы
:
1
::
2
::
3
|
