|
|
Теория музыки
МУЗЫКА И ПАМЯТЬ
Автор: Ольга НАЗАЙКИНСКАЯ Город
: Moscow Страна : Russia
Страницы
:
1
::
2
::
3
::
4
::
5
::
6
::
7
::
8
::
9
Справедливо ли такое утверждение? Думается, не совсем.
Конечно, в отличие от языка художественной литературы язык музыки основывается на специфическом материале и не надстраивается над каким-либо естественным языком. Однако несомненно, что элементы музыкального языка тесно связаны по происхождению с речевой и песенной интонацией, с жестом, с ритмом танца. Музыка переводит на свой язык то, что было содержанием речевой интонации, двигательной пластики, дыхания. А их содержание — это психические состояния, эмоции, чувства и их движение. Но поскольку музыкальный язык более сложен, более детализирован, то и передаваемые, выражаемые им эмоции, состояния более разнообразны, богаты, художественно, эстетически возвышены. Через них музыка способна запечатлевать, отображать и не очень свойственные ей типы содержания, например живописуя зримые образы, передавая мысли, указывая на происходящее действие, — но все это как бы изнутри, через эмоциональное движение.
Можно сказать, что и ритм тоже выступает как своеобразный код для эмоционального состояния. Связь ритма и эмоции очень глубока: у человека, находящегося, например, в состоянии аффектации, нарушается ритм речи, походка становится неровной (нервной). Размеренный, ритмический трудовой процесс способен успокаивать, остинатные ритмические формулы могут завораживать, могут в определенных ситуациях приводить даже к крайнему возбуждению. Простейшие эмоции не только человека, но и всего живого являются реакцией на сохранение или изменение внутренних ритмических процессов организма. Из сказанного следует, что основные средства выразительности музыки — ритмическая и звуковысотная организация —предназначены и предрасположены в силу интонационного генезиса как раз для передачи эмоций, чувств, а следовательно, и для их запечатления как в собственно интонационных «речевых» формах, оседающих в сокровищницах «интонационных фондов» различных эпох и культур, так и в музыкальных грамматиках, в элементах и компонентах музыкального языка.
Эмоциональный тонус, динамика чувств, их градации весьма разнообразны не только у разных людей, не только благодаря многочисленным факторам опосредования у разных народов, но и в разные исторические эпохи, и музыка способна закреплять это разнообразие, являясь нам как память культуры чувствований.
Б. В. Асафьев неоднократно отмечал это, говоря о сохранении музыкой давних общечеловеческих традиций в духовной, эмоциональной сфере. В частности, в статье «Шуберт и современность» он пишет: «...Несмотря на свое историческое отдаление эта музыка [музыка Ф. Шуберта — О. Н] безусловно может сказать еще много хорошего и ценного про давний эмоциональный опыт яркой эпохи. Может сказать гораздо больше, чем любые мемуары и записки, потому что она сама звучит, как неистощимо содержательный, эмоционально объективный дневник» (12. Асафьев, 1955, с.408).
Музыка еще и воспитывает культуру чувств, развивает эмоциональную память. Позволительно предположить, что благодаря музыкальной памяти эмоциональная память человека перестает быть столь зависимой от частных, конкретных ассоциаций и столь капризно изменчивой. Музыка воспитывает в человеке особое чувство память времени — времени не пустого, а эмоционально заполненного, и вместе с тем, конечно, времени исторического. Ведь не случайно в театре, кино музыка оказывается одной из самых сильных примет времени, эпохи, исторической ситуации.
Что же касается чувства текущего, эмоционально заполненного времени, то не входило ли это отчасти в асафьевскую концепцию мелоса как культуры непрерывности мышления?
Так поворачивается разными гранями отношение культуры и музыки с точки зрения исторической памяти, ее социокультурных механизмов и средств. Не будем игнорировать, конечно, всей сложности процесса, того, в частности, что ведь культуре всегда сопутствует и «антикультура». А значит, и музыка может выступать как культура памяти, но и как культура забвения!
Вспомним Рея Бредбери.
«Он садился и ждал.
Шквал звуков обрушивался на него со стен. Музыка бомбардировала его с такой силой, что ему как будто отрывало сухожилия от костей, сворачивало челюсти, и глаза у него плясали в орбитах, словно мячики. Что-то вроде контузии. А когда это кончалось, он чувствовал себя, как человек, которого сбросили со скалы, повертели в воздухе с быстротой центрифуги и швырнули в водопад, и он летит, стремглав летит в пустоту — дна нет, быстрота такая, что не задеваешь о стены... Вниз... Вниз... И ничего кругом... Пусто...». 6
Но память все равно возрождается: «Теперь мы пойдем вверх по реке, — сказал Грэнджер. — И помните одно: сами по себе мы ничего не значим. Не мы важны, а то, что мы храним в себе. Когда нибудь оно пригодится людям. Но заметьте — даже в те давние времена, когда мы свободно держали книги в руках, мы не использовали всего, что они давали нам. Мы продолжали осквернять память мертвых, мы плевали на могилы тех, кто жил до нас. В ближайшую неделю, месяц, год мы всюду будем встречать одиноких людей. И когда они спросят нас, что мы делаем, мы ответим: мы вспоминаем. Да, мы память человечества, и поэтому мы в конце концов непременно победим». 7
А ведь это сказано и о музыкантах — носителях музыкальной культуры.
(продолжение следует)
6. Рэй Бредбери. 451 по Фаренгейту. В кн.: О скитаньях вечных и о Земле. М., 1987, с.45.
7 Там же. с. 150-151
Страницы
:
1
::
2
::
3
::
4
::
5
::
6
::
7
::
8
::
9
|
