|
|
Диалоги о культуре
В.А.ЕКИМОВСКИЙ. МЕТАМОРФОЗЫ СТИЛЯ.
Автор: - Город
: Baku Страна : Azerbaijan
Страницы
:
1
::
2
::
3
::
4
::
5
-Интервью, данное А.Амраховой
Перед Вами не совсем обычное интервью. В разговоре с Виктором Алексеевичем диалог сразу пошёл не по привычному руслу. По мере того, как дело шло к концу, я открыла для себя, что получаю исчерпывающие ответы на многие вопросы, которые занимали меня как теоретика последние несколько лет. В ходе процесса (интервьюирования) я даже придумала для себя игру: задавала вопросы, в ответах на которые была почти совершенно уверена. Эта закономерность вопросов и предсказуемость ответов, их принципиальная согласованность, навели на мысль: а что если слегка приоткрыть завесу над «кухней» - авторской и теоретической, показать, как творческие предвидения и провидения, совершённые композитором, открывались когнитивной наукой второй половины ХХ столетия, т.е. абсолютно в иной сфере культурного бытия. Что из этого получилось – судить Вам, дорогие читатели.
Часть первая. Постмодернизм.
АА: Вы читаете музыковедческую литературу?
ВЕ: Кое-какую, разумеется.
АА: А как Вы её читаете: как композитор или как музыковед? Поясню свой вопрос. Хорошие книги я сама читаю с подспудной мыслью: «как бы мне бы хотелось написать так же здорово, как музыковед-имярек написал об этом авторе»! С другой стороны, если композитор читает, то, наверное, возникает установка: «этот композитор пишет таким способом, который мне уже ни в коем случае использовать нельзя». Такая стратегия с каким-то отрицательным ореолом присутствует?
ВЕ: Для меня подобное деление: музыковед – композитор в чем-то искусственное. Но если попытаться, то, наверно, как музыковед – я искренне радуюсь, когда читаю действительно интересную теоретическую работу (и червячок «белой зависти», думаю, никому не чужд). Если же воспринимать ту же работу с композиторской точки зрения, то я пытаюсь вникнуть в неизвестные мне теоретические новшества (если они есть), осмыслить их, и вполне возможно, что впоследствии что-то «чужое» пополнит арсенал моих собственных средств. В этом случае, конечно, это «чужое» будет переработано вплоть до неузнаваемости.
АА: Где-то я вычитала такую фразу: «Стиль – это свойство диктатуры, там, где демократия, - там начинается постмодернизм». Вы согласны с этой сентенцией?
ВЕ: Сентенция курьезная, но подмечено в чем-то верно. Каждый стиль выработал и сформировал свою определенную эстетику с определенным набором технических средств. А постмодернизм паразитирует на этих готовых «эстетиках», подчас создавая ничем не оправданную стилистическую мешанину.
АА: Для меня самое главное в постмодернизме – чувство отстранённости, которое пронизывает всю систему мышления, образность… Этот постмодернистский скепсис витает сегодня в воздухе.
ВЕ: Я бы резче сказал: постмодернизм – это разложение профессионального композиторства.. Если до этого музыка была направленная, векторная, то постмодернизм всё расплавил: взял что-то оттуда, отсюда; неважно, что звучит – слушайте, воспринимайте и ни о чем не думайте…
АА: … То есть?
ВЕ: … А там просто думать не о чем – нет никаких интеллектуальных идей, концепций, нет оригинального музыкального материала, нет никаких технологических изысков. Возьмите, например, программы концертного зала «Дом» - нашей цитадели постмодернизма, которые основаны исключительно на около-музыкальном эпатаже: акции, действия, проекты, коллективные импровизации, оперы «караоке», смешение разных видов искусств и т.п.
АА: В постмодернизме ещё есть такое понятие как ризома. Это идейно провозглашённая преднамеренная бесформенность, которая на деле несёт в себе некоторую конструктивную расхлябанность…
ВЕ: …упрощение и безвкусицу…
АА. Ваша резкая критика постмодернизма означает, что Вы себя с этим течением никак не идентифицируете, ни в каком периоде творчества, ни в одном из произведений?
ВЕ. Эксперименты – моя страсть, и конечно же, я не мог пройти мимо столь шумного направления, каковым стал постмодернизм в конце ХХ века. У меня есть, например, три «Лебединые песни», третья из которых, «виртуальная», оказалась вообще без музыки – там только читается литературный текст. Вот вам и постмодернизм.
АА. Это в русле Вашей давней декларативной позиции «в каждом произведении – свой стиль»?
ВЕ. Видимо так. Хотя со временем я прихожу к выводу, что эту позицию можно именовать и по-другому: более всего здесь подходит термин панстилистика.
АА. А как Вы конкретно понимаете этот термин?
ЕВ: Когда задумывается сочинение, задумываются и определенные художественно-технические средства, а средства порождают стиль. Поскольку средства я стараюсь применять, по возможности, всегда разные, то и стилистика одного сочинения будет отличаться от стилистики другого. В ретроспекции какого-то ряда моих сочинений и будет создаваться эффект панстилистики. Конечно, я ее исключаю в рамках одного произведения – это прерогатива постмодернизма…
АА: Значит, не постмодернизм, а панстилистика…1
1 Не постмодернизм, а панстилистика
Новый термин требует идейного утверждения. Почему всё-таки не постмодернизм, несмотря на обилие иностилевого?
Вспомним основные параметры постмодернизма – смешение высокого и низкого, трагического и смешного, площадного и заумного…. Термин, введённый Виктором Алексеевичем – панстилистика - отрицает подобное смешение даже на уровне игры со стилями: все его произведения стилистически выдержаны в одном ключе, т.е. в недрах одного произведения нет игры с разностильем. Это что касается «лексики». Но и синтаксис здесь кардинально отличается от постмодернистского дискурса.
Вспомним уже упоминавшийся термин РИЗОМА (фр. rhizome — корневище). Он введен в философию в 1976 Делезом и Гваттари в совместной работе “Rhizome”. Это понятие фиксирует принципиально внеструктурный и нелинейный способ бытия текста.
Главное в ризоме – её пространственная организация (дезорганизация). Произведения Екимовского, в виду глагольной предикативности мышления последнего – целенаправленны во времени. Подробнее о подобного рода предикативности – чуть далее.
Страницы
:
1
::
2
::
3
::
4
::
5
|
