|
|
Портреты
АВАНГАРДИЗМ И ЕГО СПЕЦИФИКА В РОССИИ
Автор: В.Г.Тарнопольский - А.А.Амрахова Город
: Moscow Страна : Russia
Страницы
:
1
::
2
::
3
А.А.: Но ведь это самое главное…
В.Т.: Тогда я попытаюсь сформулировать ещё более радикальную мысль. Почему в России никак не получается демократизировать общество? Каждый раз у нас какие-то мучительные и безрезультатные роды демократии. Не получается. Мне кажется, дело не в Путине и не в Сталине или не только в Путине и Сталине, и не в каких-то личностях. Тут есть две проблемы. Первая связана с огромнейшей территорией и нехваткой населения, которое может её освоить. После распада Советского Союза протяжённость границ стала еще больше, чем была. А населения стало меньше. Ты летишь над Сибирью несколько часов и ничего кроме тайги под собой не видишь – там по-прежнему нет никаких городов. А раз территория не освоена – значит, она не прозрачна, не структурирована, не осознаваема – наполнена иррациональным смыслом… Это пространство, если хотите, - наша пятая стихия, наше общее коллективное бессознательное. Германия, Франция или Швейцария… Там же всё, как в школьной тетрадке, разлиновано, всё прозрачно, всё видно. А тут всегда есть принципиальная возможность укрыться, спрятаться, затеряться, раствориться - «концы в воду». Поэтому ментальность такая: никогда ни одно дело не доводится до завершения. Недостроенность, недореализованность - это во многом органическое состояние нашей культуры.
И вместе с тем, с таким менталитетом (объективно заложенным территорией и историей) наш человек парадоксальным образом гораздо более свободен, чем любой западный. Это ещё Андрей Тарковский отметил, когда переехал в Италию или во Францию. Он как-то сказал: «Поразительно, что при всей политической свободе в Европе, люди гораздо менее свободны, чем у нас». Мне кажется, это очень верное наблюдение. Практически, наша жизнь, наше самосознание – убежденно анархистское. Как люди водят машины на дорогах? Или, например, тут мои соседи включают в три часа ночи громкую музыку – и почти нормально! Вот в Германии, например, не то, что звуковая сигнализация, просто подача звуковых сигналов запрещена!
Единственная найденная на сегодня форма какой-то социализации этого анархистского сознания – авторитарное управление. И теперь мой самый спорный тезис. Я считаю, что у нас демократии нет не потому, что к власти приходят авторитарные личности, а потому, что россиянин чисто интуитивно не готов променять свою безграничную личную свободу в условиях авторитарного режима, на те самоограничения, ту дисциплину, ту «запрограммированность» и ответственность, которые предполагает демократическое общество. Просто мы не готовы к самоограничению, мы слишком свободны. Проблема не в том, что здесь нет свободы, а в том, что здесь её чересчур много.
Давно известный факт: одна культура понимает другую не так, как она выглядит на самом деле. Классический пример – то, как мы понимаем античность. Наверное, это имеет отношение к античности, но вообще-то это не очень античность. Потому что в античности все статуи были ярко раскрашены, а мы их знаем по поздним римским копиям – строго белым. Греческие античные статуи выполняли не только художественную функцию, но и ритуальную, а мы их рассматриваем как чистые абстрактные формы. Мы понимаем античность уже не адекватно. И это нормально, что культуры неадекватно понимают друг друга.
Могу привести и такой пример. Я где-то прочитал ещё в 70—80-е годы, что, когда Тургенева впервые перевели на японский язык, он был воспринят там как революционер. Японцы подумали, что революционное движение возникло здесь потому, что у нас был Тургенев. Вырванный из контекста, в условиях той культуры он «считывался» совсем по-иному. Этот эффект Виктор Шкловский, кажется, называл «остранение».
Возвращаемся к авангарду. Попадая на нашу почву, идеи западного авангарда приобретают совершенно другой смысл. О Лахенмане…
А.А.: Кстати, один из моих вопросов: виноват ли он в том, что стал здесь объектом поклонения?
В.Т.: Он знает об этом. Два года назад я имел честь участвовать вместе с ним в одном концерте-диалоге, где мы говорили и на эту тему. Он сказал, что его настоящие ученики никогда его не имитируют и привёл в пример Марка Андре.
Лахенмана невозможно адекватно понять без понимания идейной основы его музыки. Это всегда социальный ангажемент: поиски того, что собственно есть «творчество» в обществе потребления, что есть красота в эпоху массового производства китча, что есть собственно «человеческое» в искусстве и в жизни. Музыка Лахенмана – порождение пост-адорнианского мышления и, если ты не «резонируешь» идеям Адорно, то можно сказать, что в Лахенмане ты ничего не понимаешь. Второй очень важный аспект: Лахенман сформировался и вырос в протестантской среде, находившейся в окружении католического большинства населения, и этот момент настроенности на духовную борьбу в большой степени определил, на мой взгляд, особый этос его музыки, стремление к формированию нового слушателя, работу над освобождением музыкального материала от мифологии, от внешних красивостей. Вместо какой-либо мифологизации материала Лахенман расчищает путь к чисто структурному подходу, который он сам называет «диалектическим структурализмом». Он исследует структуру звуков, работает с их «семействами». Он разделяет, условно говоря, конвенциональные, «филармонические» звуки, и звуки «новые», не «филармонические», и формулирует идею musique concrète instrumentale, где важно не только то, ЧТО звучит, но и то, КАК, каким способом звук генерируется. В этом направлении он создал целую энциклопедию новых приемов.
У нас же очень часто лахенмановский звуковой мир понимается как некие шумовые, сонорные эффекты, как «косметические», чисто звуковые средства, которые что-то такое «приукрашивают», «изображают», но главное – шокируют публику. Те же средства по своему смыслу просто меняют свой знак на абсолютно противоположный.
Я думаю, что Россия действительно особая, очень специфическая страна. После регулярного, слой за слоем, уничтожения культурной элиты, обладавшей высокой эстетической культурой, развитым чувством прекрасного, способной воспринимать и оценивать рафинированные грани искусства, у наших людей постепенно «отмерли» те нервные окончания, которые воспринимают собственно материал искусства (звук – в музыке, цвет, свет - в живописи и т.д.). Результат стал заметен особенно сейчас, в последние 20 лет. Очень редко можно встретить художника, у которого ты видишь интерес собственно к самому материалу его искусства. Наша культура по-прежнему слишком идеологична. Эту идеологическую сторону в России ставят во главу угла. Раньше она выступала в требованиях соцреализма, теперь же - в облике художественного концептуализма.
Возвращаясь к первому вопросу – третий ли это авангард? – не знаю. И вообще возможен ли авангард в обществе, которое не видит перспективы? Тот ли это термин? Авангард в искусстве связан с какими-то социальными явлениями. Первый авангард - это и революции, и войны, - он был связан с видением новой перспективы. Вспомните утопическую советскую архитектуру, Корбюзье, и всех этих деятелей – Родченко, Маяковского, - для них это было социальное видение и действие. Сам по себе авангард просто как «авангард» не может существовать.
Второй Авангард – послевоенный – тоже связан был со строительством нового мира, новой Европы и т.д. А сейчас – наоборот, мне кажется, не только в России – общемировой кризис. Во вторую очередь – экономический, в первую очередь – духовный, интеллектуальный. Нет никакого согласованного (даже гипотетически) видения развития мира, поэтому авангарда сегодня, в том виде, как это было в первом и во втором случае, просто не может быть, потому что ему не к чему быть «авангардом», ему не к чему идти, некуда стремиться. Сегодня все общества как бы растеряны. И Россия растеряна, её будущее, мягко говоря, туманно: судьба Советского Союза висит над ней как дамоклов меч. Европа – тоже. Евросоюз - такая громоздкая организация, которая напоминает Советский Союз: они не могут коллегиально принять ни одного решения. Американская идея абсолютной гегемонии тоже уже исчерпана.
Раньше мы как-то наивно связывали общественное будущее с общим интеллектуальным развитием, с наукой и искусством. Сейчас понимаем, что это не так. Развивается наука? – да. Производство? – да. А культура и искусство? – вряд ли. Мы стоим сейчас перед такой дилеммой: нужна ли вообще культура в ее прежнем статусе, или может, вполне достаточно её обслуживающе-прикладных функций? Пока что это нигде, конечно, не декларируется, но решение фактически принято. Мы скатываемся вниз, удовлетворяясь поп-культурой. Фактов полно. В Голландии сократили субсидии на всё серьёзное искусство до такой степени, что на сегодняшний день практически все ансамбли современной музыки лишились материальной поддержки - современное искусство должно само себя «рыночно» оправдывать. Другой пример. Только что мы приехали с ансамблем из Мюнхена, были в центральном Гёте-институте. Какова их политика можно увидеть, просто отследив, какие проекты они поддерживают. В области музыки – это почти исключительно попса. Три года назад в Новосибирске открыли филиал Гёте-института. Что было на открытии? Поп-балет, ди-джеи - всё, больше ничего там не было. А этот город - третий в России по значимости, по населению, там есть филиал Академии наук - то есть это один из наших интеллектуальных центров.
Тот тип культуры, которую мы раньше называли «высокой» - на спаде. Более того, сейчас в Европе употреблять это слово считается высокомерным. В Швеции не принято говорить «высшее образование», ты можешь сказать, что у меня «долгое образование», а у него – «короткое». Эта болезненная «политкорректность» уже везде. И она сознательно дезавуирует любую иерархию ценностей. Кстати, теперь нельзя без последствий употреблять и слово «иерархичность», ибо ты сразу попадаешь в ряды «антидемократов». Вся эта политкорректность призвана сгладить острые углы, помните, как у нас в Советском Союзе были идеологические работники по фамилии Замятин и Загладин – здесь вот то же самое.
Страницы
:
1
::
2
::
3
|
